Vъѣzdъ vъ Parižъ

103 Жена пробовала его исправлять, давала книжки съ картинками, сласти... Конечно, безрезультатно. И вотъ, этотъ-то, обрывокъ человѣка, черезъ восемь лѣтъ... — дѣлалъ у меня обыскъ!.. Револьверъ, галифэ, тѣ же болячки подъ носомъ, та же вытянутая въ хоботокъ губа съ рыжеватыми усиками, выдутые безцвѣтные глаза, ужасный лицевой уголъ идіота, голова сучкомъ, шепелявый... — и неимовѣрными духами..! И англійскій проборъ еще! Ну, что-то... непередаваемое. Онъ развалился въ моемъ креслѣ, уперся острой колѣнкой въ столъ и... — „Прошу... сѣсть!". Эта обезьяна кого-то изображала. — „Прошу. . предъявить!". Онъ, буквально, задиралъ ноги. Онъ, Макарка, просматривалъ мои письма! Просматривалъ и швырялъ. Сколько было на его губѣ торжества — до дрожи, когда онъ залихватски сунулъ мнѣ ордеръ — „по результатамъ арестовать"! Результатовъ не оказалось, но онъ укралъ у меня папку съ гравюрами неаполитанскаго музея и другую рѣдкое собраніе помпейскихъ фресокъ. — „Пол-награфія!? — визгнулъ онъ и строго зачеркалъ въ книжечкѣ. И — какъ его радостно потрясло!—коллекцію снимковъ — „фаллы". Онъ даже гикнулъ и привскочилъ: — „Ого-о-о!?.. Эт-то мы... раз-смо-тримъ!.." — и быстро сунулъ въ портфель. Уходя, онъ буркнулъ что-то, вродѣ—„паразиты на нашей шеѣ"...! И я жилъ съ нимъ въ моей квартирѣ, онъ за дверями высвистывалъ „Стрѣлочка" и „Интернаціоналъ", а когда сталкивался со мною въ коридорѣ, выставлялъ поросячьи зубки, какъ за угломъ когда-то, и шепелявилъ злобно: — „Ссьто, кому сеперь ушши-то оболтали?!.." Вы ждете—объ „откровеніи"... Но вамъ станетъ понятнымъ это чудо, освободительный взрывъ во мнѣ,черезъ пиголицъ, на пенькахъ, — когда вы сами дойдете