Vъѣzdъ vъ Parižъ

109 двумя пальцами, приподымаетъ его, какъ бы шлагбаумъ, и бѣшено начинаетъ махать кому-то и кричать дикимъ голосомъ: „скорѣй, скорѣй проѣзжайте!., поднятъ!!." И успокаивается на время. Такъ вотъ, я почувствовалъ ужасъ исчезновенія, свое ничто, — что я пропалъ, истекъ до послѣдней капли, что я уже не въ мірѣ, а какъ бы въ абстракціи,вещь въ себѣ, — и... не могу уже „поднять шлагбаумъ"! Психозъ? Возможно. Но вдумайтесь, — и поймете, что это еще ужаснѣе! Когда человѣкъ стертъ въ пыль, постиженіе этой стертости приходится называть психозомъ! Что же тогда — нормальное? Сознавать себя... и стоять вверхъ ногами? чувствовать себя человѣкомъ, а... Макарка „обалтываетъ уши“, а другой Макарка, какой-нибудь товарищъ Неназываемый, категорически изрекаетъ: — „Или ты мою теорію признаешь и съ завтрашняго же дня будешь красную философію разводить, жечь Платона и Аристотеля, трепать за вихоръ Канта и лобызать копыто, или же... „Явой" съ мальчишками будешь торговать, и тебя милицейскій будетъ какъ пыль гонять!" — ?! Психозъ ли — или уже сверхпознаніе утраты всего себя, — не знаю, но я не выдержалъ этого ужаса и дико крикнулъ, словно меня проткнули. Этотъ крикъ я и сейчасъ еще слышу.,. — какой-то... птичій! Пиголица метнулась, вскрикнула... — и въ этотъ-то мигъ — ба-бах!.. ба-бахх!.. — лопнуло въ громѣ все, и я почувствовалъ жгучую боль въ рукѣ. Что же произошло? Ни міръ не лопнулъ, какъ мнѣ мелькнуло, ни громъ не грохнулъ, а вышло гораздо проще: выстрѣлъ товарища Макарки! Ну, его звали, положимъ, Васька, и былъ онъ отъявленный негодяй, съ звучной фамиліей — Худоёмовъ. И первое, что я услыхалъ при своемъ изъятіи изъ ничего,—ибо я опять сталъ чѣмъ-то, хотя бы — цѣлью! — было три слова... три наиклассическихъ слова нашей гнуснѣйшей ругани! Чудесное пробужденіе? Онъ выпалилъ ихъ отчетливо-мастерски, одно за другимъ, словно забивалъ колъ мнѣ въ ухо, — и они тамъ остались. Въ глаза онъ мнѣ ихъ влѣпилъ! въ душу!!