Vъѣzdъ vъ Parižъ

117 А — тамъ?.. Я объ Европѣ думалъ. Сколько тамъ душъ великихъ, какія сердца и силы! Сны тамъ стучатся въ души, хотятъ Рожденья! И я повторялъ себѣ: надо скорѣй, скорѣй... Помню, я подошелъ къ рѣшеткѣ, глядѣлъ въ зеленую глушь оврага, дышавшую золотистымъ паромъ. Соловьи заливали трелью. Я теперь могъ ихъ слушать. Родные они мнѣ были, такіе близкіе! За непонятной ихъ пѣснью-трелью чуялся нерожденный міръ, рбзлитыя возможности, съ тревогой-болью ожидающія рожденья, гибнущія. Милые мои братья, пойте! Ожиданье, тоска и мука... — родное мнѣ. Это соловьиное утро ливня осталось въ душѣ моей. Яркая зелень, блески. Розоватыя тучки въ небѣ, золотые верха овраговъ, пѣсни... И радость найденнаго пути. И сонъ, навѣянный мнѣ дурманомъ. X Начиналось чудо перерожденія. Я нашелъ небывалую остроту взгляда, мысли, — развилъ чудовищную энергію. Въ короткое время я обошелъ сослуживцевъ и уцѣлѣвшихъ знакомыхъ, и всѣ таинственно спрашивали меня: — „У васъ что-то такое... Что-нибудь слышали..?" Я таинственно ободрялъ. Я хранилъ свою тайну, зная по опыту, какъ у всѣхъ обострился слухъ. У меня обострилось зрѣніе, и я теперь ясно видѣлъ, какія дырявыя носятъ маски и дочего щедровито вытряхиваютъ остатки прежняго своего, лишь бы удержаться на гребешкѣ. Я видѣлъ благоустроенныя квартиры преуспѣвающихъ, съ приблудной мебелью, куда не вселяются „макарки" и повара съ гармоньей, логовища и норы страстотерпцевъ, взъерошенные уголки сидящихъ на остріѣ. Я увидалъ много людей-ничто, нигилистовъ навыворотъ, съ просительными улыбками, съ суетливымъ сованьемъ руки „товарищу". Я слышалъ — „товарищъ... товарищъ... товарищъ..." — съ безпокойствомъ во взглядѣ, съ безсильнымъ отвращеніемъ