Zarя russkoй ženšinы : эtюdы

206 безвинно обреченный аду, такъ какъ явился на свѣтъ не безъ помощи дьявола, либо коварный врагъ рода человѣческаго умѣлъ выманить у родителей мальчика запись на его душу. Подробное сближеніе этихъ трехъ соприкасающихся темъ см. у Жданова въ „Р. Былевомъ эпосѣ": четвертая глава статьи „Василій Буслаевичъ и Волхъ Всеславьевичъ", освѣщающая также скрытое родство ихъ съ западными сказаніями о Робертѣ Дьяволѣ. Изъ легенды о кровосмѣсителѣ-человѣкоубійцѣ, тщетно ищущемъ путей къ покаянію и умерщвляющемъ тѣхъ, кто не умѣетъ ихъ ему показать, Гоголь заимствовалъ тему Колдуна въ „Страшной Мести1*, — тоже кровосмѣсителя, влюбленнаго въ родную дочь и пытающагося, принявъ видъ казака - оборотня, получить ее въ жены. Въ смягченіи красокъ, тотъ же типъ въ „Хозяйкѣ" Достоевскаго. Прежде, чѣмъ обратиться къ этой второй категоріи кровосмѣсительныхъ отголосковъ, къ инцесту отца и дочери, отмѣчу обширный кругъ русскихъ пѣсенъ объ изгнаніи отцомъ (иногда матерью) сына изъ дому. При чемъ: Какъ и старшая сестра коня со стойла свела, А средняя сестра коня осѣдлала, А меньшая сестра коня брату подала, Коня брату подала да заплакала: „Ты братецъ родной, ты когда будешь домой? Братъ отвѣчаетъ:—Посѣйте въ саду горсть песку; когда тотъ песокъ взойдетъ, тогда и я къ вамъ, сестры, домой приду. Въ другой записи: Есть у батюшки, у матушки суха яблыныса, Ужъ когда эта яблынька расцвѣтать будетъ, Ужъ тогда я къ вамъ, сестры, наоборотъ буду. Преступленіе, за которое молодецъ подвергается изгнанію, опредѣляется глухо. Ясно только, что оно ка¬